Я уже давно не следователь, но часто, оказавшись поблизости в связи с необходимостью посещения следственного изолятора или по иным причинам, захожу в гости к своим друзьям и бывшим коллегам.
При встрече за чашкой ароматного чая мы, как правило, обсуждаем интересные ситуации из практики, советуясь, споря, ругаясь, но искренне уважая опыт и мнения друг друга.
В один из таких вечеров, когда рабочий день следователя подошел к концу, я сидела со своим другом А., обсуждая дело о квартирном мошенничестве. Речь шла об организованной группе, которая на протяжении нескольких лет, под прикрытием законной деятельности риелторского агентства, путем обмана завладевала квартирами граждан, ведущих антисоциальный образ жизни. Потерпевшими были лица, юридически безграмотные, доверчивые, как правило, зависимые от алкоголя и в силу этих обстоятельств социально незащищенные, являющиеся отличным объектом для мошенников. В разных районах г. Москвы были обнаружены трупы бывших собственников квартир, но установить к этому причастность данной преступной группы и факт криминальной смерти (смерть наступала от отравления спиртными напитками) так и не удалось.
Суть нашего спора была в следующем. Один из сотрудников описанной риелторской компании осуществлял сопровождение сделки, которая, как в дальнейшем было установлено, являлась элементом мошеннической схемы по завладению квартирой.
К уголовной ответственности привлечены несколько фигурантов – сотрудники указанного агентства, а в данный момент перед следователем вставал вопрос о привлечении к уголовной ответственности и риелтора П. Доказательств, подтверждающих умысел на совершение мошенничества, по мнению следователя, было совсем немного, а по моему мнению, их не было вовсе.
– Как ты думаешь, можно вменять П. совершение мошенничества на основании тех доказательств, которые у меня есть, или оставлять его свидетелем? – спросил А.
– На мой взгляд, для установления умысла на совершение мошенничества доказательств в уголовном деле недостаточно, скорее всего, если не будет новых доказательств, придется оставлять свидетелем. Не докажешь, – занимая сторону защиты, ответила я.
– У нас несколько трупов нашли, квартиры перепродавались через агентство, СК проверку проводит, но времени много прошло с момента смерти, трудно будет установить виновных. Они много горя людям причинили. У меня есть приговор по другому эпизоду в отношении П. Он в этот период совершил мошенничество в составе этой же группы, как он мог не знать, что эта сделка тоже является обманом?
– Но эпизод же другой, а у них еще и законные сделки были, не совсем правильно делать вывод о его причастности к этому преступлению на основании приговора по другому факту.
– Помнишь дело Ф.? Мы это дело с тобой вместе расследовали. Мошенники оставили ее на улице с пятью детьми, жить им было негде. Государство временно квартиру предоставило, а у них срок по ее пользованию истекал. Она хоть и глупая была из-за своей доброты и наивности, но для детей на все готова. А ее мошенники выставили на улицу, и ведь хватило совести!
– Помню… (Я ее действительно хорошо помнила, она к нам приходила после того, как мы дело в суд направили, искренне благодарила).
– Хорошо, что нам удалось доказать мошенничество и дело в суд направить, ей квартиру вернули, а мошенники сидят.
– Да, хорошо, когда можно помочь. Но там иная ситуация, и доказательств было достаточно, хотя мы их с тобой долго собирали, дело сложное было.
– Я очную ставку провел, мне потерпевшая подтвердила, что П. в ходе одной встречи находился в помещении с остальными своими коллегами, которые принимали непосредственное участие в обмане.
– А он в разговоре участвовал?
– Нет, – с сожалением ответил А.
– А мог он не понимать, что потерпевших в ходе этого разговора обманывают?
– Мог, но это маловероятно, он же знал, что они мошенники. Есть приговор. Он мне говорит, что сделку до конца не сопровождал, но я думаю, что он и в этом врет. В приговоре указано, что П. именно в этот период совершал другие мошенничества с теми же соучастниками.
– Я думаю, что для установления умысла это очень сомнительные доводы. В обвинении, конечно, ты великолепно распишешь его роль, а вот в обвинительном заключении, пожалуй, аргументов будет маловато.
Он улыбнулся, только очень печальной и уставшей улыбкой. Это был один из тех следователей, которого я бы назвала следователем с большой буквы. До глубины души честный и порядочный, умный, с развитым чувством эмпатии, очень любящий свою работу, по-своему справедливый, имеющий за спиной внушительный стаж работы следователем. А самое главное, убежденный, что он может сделать этот мир чуточку лучше. Ему не нужны были звездочки и «звезды», он просто занимался тем, во что верил и что любил.
– Даша, он не мог не знать. Кстати, по нашему с тобой бывшему делу, потерпевшего из окна выбросили, в больнице лежит. Я же ему говорил, чтобы никого к себе не заселял и пить перестал. Не послушался. Опять кого-то в квартиру впустил. Как и кто выбросил, не помнит... Нет, не мог он не знать, буду избирать ему меру пресечения и предъявлять обвинение. Направлю в суд. У него три адвоката, вот пусть они судью и убеждают в его невиновности. Суд разберется, а в обвинительном заключении я анализ доказательств сделаю в лучшем виде.
Конечно, я все отлично помнила: и одинокую старую женщину, которую до смерти забили молотком из-за квартиры, и Ф., упавшую в отчаянии на колени, ради своих детей. Но еще я помню историю своего друга, которого несправедливо подвергали уголовному преследованию в течение более пяти лет по тому же принципу: «Он не мог не знать». И у него в тот момент была семья, дети, жизнь.
В уголовном процессе залогом принятия законного и обоснованного решения по расследуемому уголовному делу является правильная оценка доказательств. Ошибка в оценке имеющихся сведений и фактов или их неполное исследование может привести к последующему несправедливому процессуальному решению.
Свобода оценки доказательств является одним из немаловажных принципов независимости судьи и следователя при осуществлении ими своей процессуальной деятельности.
Следователь в силу занимаемой им обвинительной позиции и специфики своей работы априори оценивает доказательства с определенной психологической установкой. По сути, следствие любыми способами собирает доказательства обвинительного характера, не давая надлежащей оценки доказательствам защиты. Все заявления стороны защиты о процессуальных нарушениях при сборе доказательств, как правило, отклоняются.
В силу принципа независимости судей при осуществлении правосудия, провозглашенного в ст. 120 Конституции РФ (судьи независимы и руководствуются только Конституцией РФ и федеральным законом), именно на суд фактически возложена обязанность иметь подлинную объективность при оценке доказательств, так как он не связан позицией сторон. При поступлении уголовного дела судья должен понимать, что собранные следователем доказательства необходимо рассматривать под призмой осознания того факта, что они представлены стороной обвинения. С учетом этого, при оценке имеющихся данных, необходимо всецело выслушивать и принимать во внимание позицию защиты.
Однако зачастую суд дублирует функции обвинения, и надежды человека, в отношении которого осуществляется преследование на то, что он будет услышан, остаются неоправданными. Исходя из сложившейся российской судебной практики, основная стадия уголовного процесса – это предварительное следствие (дознание). Именно эта закрытая, негласная стадия в большинстве случаев решает судьбу человека, и именно с позицией, предложенной следователем по уголовному делу, скорее всего, и согласится суд.
Сложившаяся практика рассмотрения уголовных дел судами в Российской Федерации в настоящее время такова, что оправдательные приговоры практически не выносятся.
Согласно ст. 17 Уголовно-процессуального кодекса РФ, принцип свободы оценки доказательств провозглашают судья, следователь и другие лица, указанные в законе, оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью, никакие доказательства не имеют заранее установленной силы.
Закон, с одной стороны, призывает оценивать доказательства, руководствуясь неким морально-нравственным аспектом, который затруднительно формализовать на законодательном уровне, с другой стороны, руководствоваться его же четкими требованиями об относимости, допустимости, достоверности и достаточности этих доказательств для разрешения уголовного дела.
Так, ст. 88 УПК РФ закрепляет правила оценки доказательств и указывает, что «каждое доказательство подлежит оценке с точки зрения относимости, допустимости, достоверности, а все собранные доказательства в совокупности – достаточности для разрешения уголовного дела». В ст. 75 УПК РФ указаны критерии недопустимости собранных по уголовному делу доказательств, в том числе использование показаний подозреваемого, обвиняемого, данных в ходе судебного разбирательства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, и не подтвержденных подозреваемым, обвиняемым в суде; показаний потерпевшего, свидетеля, основанных на догадке, предположении, слухе, а также показаний свидетеля, который не может указать источник своей осведомленности. Данной нормой законодатель ограничил свободу правоприменителя в оценке доказательств, указав, какие доказательства должны признаваться недопустимыми в обязательном порядке.
Но на практике все гораздо сложнее.
Оценка доказательств затрудняется в случае, когда имеются косвенные доказательства вины, при отсутствии неоспоримых и оправдательных, а также когда совокупность доказательств обвинения имеет равное значение с совокупностью оправдательных. Конечно, в таких случаях суд должен руководствоваться не только внутренним убеждением, но и требованием презумпции невиновности. Оправдательный приговор может быть основан на предположении невиновности, но при вынесении обвинительного приговора любые сомнения в виновности лица недопустимы, и в силу ч. 4 ст. 302 УПК РФ обвинительный приговор не может быть основан на предположениях.
Однако судебно-следственная практика идет по пути достаточности таких доказательств, как показания обвиняемого, заключившего сделку со следствием, в отношении другого соучастника. И, несмотря на отсутствие иных доказательств, бывают случаи, когда только на этом доказательстве констатируется вина подсудимого. Хотя, объективно оценивая такие показания, можно сделать вывод о заинтересованности лица в оговоре иных соучастников с целью смягчения собственного наказания.
Встречаются случаи, когда суд делает вывод о наличии умысла (осведомленности обвиняемого о том, что его действия носят преступный характер, хотя и совершаются под видом законных) на основании косвенных доказательств, при полном отсутствии иных, исходя из сложившегося в ходе следственной практики принципа «он не мог не знать!»
В своем определении от 12 июля 2005 г. № 323-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Шейченко на нарушение его конституционных прав статьями 17, 88, 234 и 235 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» Конституционный Суд разъяснил, что: «Предусмотренный статьей 17 УПК Российской Федерации принцип оценки доказательств по внутреннему убеждению закрепляет адресованное судье, присяжным заседателям, прокурору, следователю и дознавателю требование не только исходить при такой оценке из своего внутреннего убеждения и совести, но и основываться на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств и руководствоваться законом, что должно исключать принятие произвольных, необоснованных решений. Не предоставляя таким образом органам предварительного расследования и суду право произвольного решения вопросов об относимости, допустимости, достоверности и достаточности доказательств, указанное нормативное предписание вместе с тем направлено на исключение какого бы то ни было внешнего воздействия на суд, следователя и других лиц, осуществляющих производство по уголовному делу, с целью понуждения их к принятию того или иного решения. Этим, в частности, обеспечивается действие провозглашенного в ст. 120 Конституции Российской Федерации принципа независимости судей при осуществлении правосудия».
Аналогичную позицию Конституционный Суд РФ отразил в Определении от 25 января 2005 г. № 45-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Бутусова М.С.»
В Постановлении Пленума ВС РФ от 29 апреля 1996 г. № 1 «О судебном приговоре» имеются рекомендации общего характера при оценке доказательств с целью вынесения правосудного приговора, иных разъяснений об оценке доказательств не имеется.
По моему мнению, законодатель не может и не должен заранее предписывать судьям обязательные правила при оценке представленных доказательств, что нарушало бы принцип независимости судей. Как справедливо заметил один из величайших российских юристов А.Ф. Кони: «Совесть есть гарантия тщательности исследования истины и правдивости объявляемого судьей мнения». Однако с учетом обвинительного уклона действующей судебной системы, тенденции вынесения именно обвинительных приговоров при практически полном отсутствии оправдательных необходимо предпринять шаги для определения общих критериев при оценке доказательств в ситуациях, которые чаще всего встречается на практике.
Возможно, разумнее всего это сделать с помощью рекомендаций и разъяснений Верховного Суда РФ.
Так, очень интересные критерии оценки доказательств выразил Г.М. Резник в своей книге «Внутреннее убеждение при оценке доказательств»: «Ответить на вопрос о достоверности доказательств можно лишь в результате тщательного и всестороннего изучения в совокупности источника фактических данных и всего хода формирования доказательств: способности допрошенного к восприятию, запоминанию и воспроизведению информации; факторов, могущих на эти процессы повлиять, исказить действительную картину происшедшего события в глазах воспринимавшего его лица; взаимоотношения свидетеля с обвиняемым и потерпевшим; условий появления, сохранения и копирования материальных следов и т.д. Окончательное решение о достоверности отдельного доказательства может быть принято в результате сопоставления его содержания с информацией, полученной из других процессуальных источников»[1].
При оценке показаний обвиняемого, данных им в результате заключения сделки со следствием, важно обращать внимание на ранее данные им показания, насколько они согласуются с имеющимися в деле иными доказательствами (например показаниями других обвиняемых). В случае отсутствия таковых, указанное доказательство не может являться единственным для констатации вины.
Особое значение имеет оценка в качестве доказательства заключения эксперта. Для соблюдения равенства сторон заключение эксперта должно рассматриваться в качестве доказательства наравне с выводами независимого специалиста, предоставленными стороной защиты. При возникновении разногласий в выводе эксперта и специалиста желательно назначение повторной экспертизы в другом экспертном учреждении с возможностью участия при ее проведении независимого специалиста, выбранного стороной защиты.
Интересные критерии оценки данных были предложены английским правоведом Дж. Стифеном. Некоторые из них законодательно закреплены и в российском праве. Согласно его мнению, не могут быть признаны имеющими отношение к делу: факты, сходные, но специально не связанные между собой причинною связью (res inter alios actae); факт, что некоторое лицо, не вызванное в качестве свидетеля, подтверждает существование известного факта (свидетельство понаслышке – hearsay); факт, что репутация известного лица такова, что она делает вероятным или невероятным приписываемое ему поведение (репутация – character); факт, что некоторое лицо держится того мнения, что известный факт существует (мнение – opinion)[2].
Понимаю, что любые рекомендации, разъяснения, новые нормы бесполезны, если их не будут в соответствии со смыслом закона применять на практике. Шарль-Луи де Монтескье великолепно отметил: «Когда я собираюсь ехать в какую-либо страну, я не смотрю, какие там законы; я смотрю на то, как они там реализуются». Но я пишу этот текст, зная, что и в этой системе произойдут изменения. Мы захотим и станем жить по закону. Этот закон будет разумным и справедливым. А в споре между Шараповым и Жегловым, который до сих пор продолжается, не будет возникать вопроса: «Чья позиция более правильна?»
_____________________
1. Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств // Юридическая литература. 1977.
2. Стифен Дж. Очерк доказательственного права (перевод с 8-го англ. изд., с вступ. статьями П.И. Люблинского). СПб., 1910.
При встрече за чашкой ароматного чая мы, как правило, обсуждаем интересные ситуации из практики, советуясь, споря, ругаясь, но искренне уважая опыт и мнения друг друга.
В один из таких вечеров, когда рабочий день следователя подошел к концу, я сидела со своим другом А., обсуждая дело о квартирном мошенничестве. Речь шла об организованной группе, которая на протяжении нескольких лет, под прикрытием законной деятельности риелторского агентства, путем обмана завладевала квартирами граждан, ведущих антисоциальный образ жизни. Потерпевшими были лица, юридически безграмотные, доверчивые, как правило, зависимые от алкоголя и в силу этих обстоятельств социально незащищенные, являющиеся отличным объектом для мошенников. В разных районах г. Москвы были обнаружены трупы бывших собственников квартир, но установить к этому причастность данной преступной группы и факт криминальной смерти (смерть наступала от отравления спиртными напитками) так и не удалось.
Суть нашего спора была в следующем. Один из сотрудников описанной риелторской компании осуществлял сопровождение сделки, которая, как в дальнейшем было установлено, являлась элементом мошеннической схемы по завладению квартирой.
К уголовной ответственности привлечены несколько фигурантов – сотрудники указанного агентства, а в данный момент перед следователем вставал вопрос о привлечении к уголовной ответственности и риелтора П. Доказательств, подтверждающих умысел на совершение мошенничества, по мнению следователя, было совсем немного, а по моему мнению, их не было вовсе.
– Как ты думаешь, можно вменять П. совершение мошенничества на основании тех доказательств, которые у меня есть, или оставлять его свидетелем? – спросил А.
– На мой взгляд, для установления умысла на совершение мошенничества доказательств в уголовном деле недостаточно, скорее всего, если не будет новых доказательств, придется оставлять свидетелем. Не докажешь, – занимая сторону защиты, ответила я.
– У нас несколько трупов нашли, квартиры перепродавались через агентство, СК проверку проводит, но времени много прошло с момента смерти, трудно будет установить виновных. Они много горя людям причинили. У меня есть приговор по другому эпизоду в отношении П. Он в этот период совершил мошенничество в составе этой же группы, как он мог не знать, что эта сделка тоже является обманом?
– Но эпизод же другой, а у них еще и законные сделки были, не совсем правильно делать вывод о его причастности к этому преступлению на основании приговора по другому факту.
– Помнишь дело Ф.? Мы это дело с тобой вместе расследовали. Мошенники оставили ее на улице с пятью детьми, жить им было негде. Государство временно квартиру предоставило, а у них срок по ее пользованию истекал. Она хоть и глупая была из-за своей доброты и наивности, но для детей на все готова. А ее мошенники выставили на улицу, и ведь хватило совести!
– Помню… (Я ее действительно хорошо помнила, она к нам приходила после того, как мы дело в суд направили, искренне благодарила).
– Хорошо, что нам удалось доказать мошенничество и дело в суд направить, ей квартиру вернули, а мошенники сидят.
– Да, хорошо, когда можно помочь. Но там иная ситуация, и доказательств было достаточно, хотя мы их с тобой долго собирали, дело сложное было.
– Я очную ставку провел, мне потерпевшая подтвердила, что П. в ходе одной встречи находился в помещении с остальными своими коллегами, которые принимали непосредственное участие в обмане.
– А он в разговоре участвовал?
– Нет, – с сожалением ответил А.
– А мог он не понимать, что потерпевших в ходе этого разговора обманывают?
– Мог, но это маловероятно, он же знал, что они мошенники. Есть приговор. Он мне говорит, что сделку до конца не сопровождал, но я думаю, что он и в этом врет. В приговоре указано, что П. именно в этот период совершал другие мошенничества с теми же соучастниками.
– Я думаю, что для установления умысла это очень сомнительные доводы. В обвинении, конечно, ты великолепно распишешь его роль, а вот в обвинительном заключении, пожалуй, аргументов будет маловато.
Он улыбнулся, только очень печальной и уставшей улыбкой. Это был один из тех следователей, которого я бы назвала следователем с большой буквы. До глубины души честный и порядочный, умный, с развитым чувством эмпатии, очень любящий свою работу, по-своему справедливый, имеющий за спиной внушительный стаж работы следователем. А самое главное, убежденный, что он может сделать этот мир чуточку лучше. Ему не нужны были звездочки и «звезды», он просто занимался тем, во что верил и что любил.
– Даша, он не мог не знать. Кстати, по нашему с тобой бывшему делу, потерпевшего из окна выбросили, в больнице лежит. Я же ему говорил, чтобы никого к себе не заселял и пить перестал. Не послушался. Опять кого-то в квартиру впустил. Как и кто выбросил, не помнит... Нет, не мог он не знать, буду избирать ему меру пресечения и предъявлять обвинение. Направлю в суд. У него три адвоката, вот пусть они судью и убеждают в его невиновности. Суд разберется, а в обвинительном заключении я анализ доказательств сделаю в лучшем виде.
Конечно, я все отлично помнила: и одинокую старую женщину, которую до смерти забили молотком из-за квартиры, и Ф., упавшую в отчаянии на колени, ради своих детей. Но еще я помню историю своего друга, которого несправедливо подвергали уголовному преследованию в течение более пяти лет по тому же принципу: «Он не мог не знать». И у него в тот момент была семья, дети, жизнь.
В уголовном процессе залогом принятия законного и обоснованного решения по расследуемому уголовному делу является правильная оценка доказательств. Ошибка в оценке имеющихся сведений и фактов или их неполное исследование может привести к последующему несправедливому процессуальному решению.
Свобода оценки доказательств является одним из немаловажных принципов независимости судьи и следователя при осуществлении ими своей процессуальной деятельности.
Следователь в силу занимаемой им обвинительной позиции и специфики своей работы априори оценивает доказательства с определенной психологической установкой. По сути, следствие любыми способами собирает доказательства обвинительного характера, не давая надлежащей оценки доказательствам защиты. Все заявления стороны защиты о процессуальных нарушениях при сборе доказательств, как правило, отклоняются.
В силу принципа независимости судей при осуществлении правосудия, провозглашенного в ст. 120 Конституции РФ (судьи независимы и руководствуются только Конституцией РФ и федеральным законом), именно на суд фактически возложена обязанность иметь подлинную объективность при оценке доказательств, так как он не связан позицией сторон. При поступлении уголовного дела судья должен понимать, что собранные следователем доказательства необходимо рассматривать под призмой осознания того факта, что они представлены стороной обвинения. С учетом этого, при оценке имеющихся данных, необходимо всецело выслушивать и принимать во внимание позицию защиты.
Однако зачастую суд дублирует функции обвинения, и надежды человека, в отношении которого осуществляется преследование на то, что он будет услышан, остаются неоправданными. Исходя из сложившейся российской судебной практики, основная стадия уголовного процесса – это предварительное следствие (дознание). Именно эта закрытая, негласная стадия в большинстве случаев решает судьбу человека, и именно с позицией, предложенной следователем по уголовному делу, скорее всего, и согласится суд.
Сложившаяся практика рассмотрения уголовных дел судами в Российской Федерации в настоящее время такова, что оправдательные приговоры практически не выносятся.
Согласно ст. 17 Уголовно-процессуального кодекса РФ, принцип свободы оценки доказательств провозглашают судья, следователь и другие лица, указанные в законе, оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью, никакие доказательства не имеют заранее установленной силы.
Закон, с одной стороны, призывает оценивать доказательства, руководствуясь неким морально-нравственным аспектом, который затруднительно формализовать на законодательном уровне, с другой стороны, руководствоваться его же четкими требованиями об относимости, допустимости, достоверности и достаточности этих доказательств для разрешения уголовного дела.
Так, ст. 88 УПК РФ закрепляет правила оценки доказательств и указывает, что «каждое доказательство подлежит оценке с точки зрения относимости, допустимости, достоверности, а все собранные доказательства в совокупности – достаточности для разрешения уголовного дела». В ст. 75 УПК РФ указаны критерии недопустимости собранных по уголовному делу доказательств, в том числе использование показаний подозреваемого, обвиняемого, данных в ходе судебного разбирательства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, и не подтвержденных подозреваемым, обвиняемым в суде; показаний потерпевшего, свидетеля, основанных на догадке, предположении, слухе, а также показаний свидетеля, который не может указать источник своей осведомленности. Данной нормой законодатель ограничил свободу правоприменителя в оценке доказательств, указав, какие доказательства должны признаваться недопустимыми в обязательном порядке.
Но на практике все гораздо сложнее.
Оценка доказательств затрудняется в случае, когда имеются косвенные доказательства вины, при отсутствии неоспоримых и оправдательных, а также когда совокупность доказательств обвинения имеет равное значение с совокупностью оправдательных. Конечно, в таких случаях суд должен руководствоваться не только внутренним убеждением, но и требованием презумпции невиновности. Оправдательный приговор может быть основан на предположении невиновности, но при вынесении обвинительного приговора любые сомнения в виновности лица недопустимы, и в силу ч. 4 ст. 302 УПК РФ обвинительный приговор не может быть основан на предположениях.
Однако судебно-следственная практика идет по пути достаточности таких доказательств, как показания обвиняемого, заключившего сделку со следствием, в отношении другого соучастника. И, несмотря на отсутствие иных доказательств, бывают случаи, когда только на этом доказательстве констатируется вина подсудимого. Хотя, объективно оценивая такие показания, можно сделать вывод о заинтересованности лица в оговоре иных соучастников с целью смягчения собственного наказания.
Встречаются случаи, когда суд делает вывод о наличии умысла (осведомленности обвиняемого о том, что его действия носят преступный характер, хотя и совершаются под видом законных) на основании косвенных доказательств, при полном отсутствии иных, исходя из сложившегося в ходе следственной практики принципа «он не мог не знать!»
В своем определении от 12 июля 2005 г. № 323-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Шейченко на нарушение его конституционных прав статьями 17, 88, 234 и 235 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» Конституционный Суд разъяснил, что: «Предусмотренный статьей 17 УПК Российской Федерации принцип оценки доказательств по внутреннему убеждению закрепляет адресованное судье, присяжным заседателям, прокурору, следователю и дознавателю требование не только исходить при такой оценке из своего внутреннего убеждения и совести, но и основываться на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств и руководствоваться законом, что должно исключать принятие произвольных, необоснованных решений. Не предоставляя таким образом органам предварительного расследования и суду право произвольного решения вопросов об относимости, допустимости, достоверности и достаточности доказательств, указанное нормативное предписание вместе с тем направлено на исключение какого бы то ни было внешнего воздействия на суд, следователя и других лиц, осуществляющих производство по уголовному делу, с целью понуждения их к принятию того или иного решения. Этим, в частности, обеспечивается действие провозглашенного в ст. 120 Конституции Российской Федерации принципа независимости судей при осуществлении правосудия».
Аналогичную позицию Конституционный Суд РФ отразил в Определении от 25 января 2005 г. № 45-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Бутусова М.С.»
В Постановлении Пленума ВС РФ от 29 апреля 1996 г. № 1 «О судебном приговоре» имеются рекомендации общего характера при оценке доказательств с целью вынесения правосудного приговора, иных разъяснений об оценке доказательств не имеется.
По моему мнению, законодатель не может и не должен заранее предписывать судьям обязательные правила при оценке представленных доказательств, что нарушало бы принцип независимости судей. Как справедливо заметил один из величайших российских юристов А.Ф. Кони: «Совесть есть гарантия тщательности исследования истины и правдивости объявляемого судьей мнения». Однако с учетом обвинительного уклона действующей судебной системы, тенденции вынесения именно обвинительных приговоров при практически полном отсутствии оправдательных необходимо предпринять шаги для определения общих критериев при оценке доказательств в ситуациях, которые чаще всего встречается на практике.
Возможно, разумнее всего это сделать с помощью рекомендаций и разъяснений Верховного Суда РФ.
Так, очень интересные критерии оценки доказательств выразил Г.М. Резник в своей книге «Внутреннее убеждение при оценке доказательств»: «Ответить на вопрос о достоверности доказательств можно лишь в результате тщательного и всестороннего изучения в совокупности источника фактических данных и всего хода формирования доказательств: способности допрошенного к восприятию, запоминанию и воспроизведению информации; факторов, могущих на эти процессы повлиять, исказить действительную картину происшедшего события в глазах воспринимавшего его лица; взаимоотношения свидетеля с обвиняемым и потерпевшим; условий появления, сохранения и копирования материальных следов и т.д. Окончательное решение о достоверности отдельного доказательства может быть принято в результате сопоставления его содержания с информацией, полученной из других процессуальных источников»[1].
При оценке показаний обвиняемого, данных им в результате заключения сделки со следствием, важно обращать внимание на ранее данные им показания, насколько они согласуются с имеющимися в деле иными доказательствами (например показаниями других обвиняемых). В случае отсутствия таковых, указанное доказательство не может являться единственным для констатации вины.
Особое значение имеет оценка в качестве доказательства заключения эксперта. Для соблюдения равенства сторон заключение эксперта должно рассматриваться в качестве доказательства наравне с выводами независимого специалиста, предоставленными стороной защиты. При возникновении разногласий в выводе эксперта и специалиста желательно назначение повторной экспертизы в другом экспертном учреждении с возможностью участия при ее проведении независимого специалиста, выбранного стороной защиты.
Интересные критерии оценки данных были предложены английским правоведом Дж. Стифеном. Некоторые из них законодательно закреплены и в российском праве. Согласно его мнению, не могут быть признаны имеющими отношение к делу: факты, сходные, но специально не связанные между собой причинною связью (res inter alios actae); факт, что некоторое лицо, не вызванное в качестве свидетеля, подтверждает существование известного факта (свидетельство понаслышке – hearsay); факт, что репутация известного лица такова, что она делает вероятным или невероятным приписываемое ему поведение (репутация – character); факт, что некоторое лицо держится того мнения, что известный факт существует (мнение – opinion)[2].
Понимаю, что любые рекомендации, разъяснения, новые нормы бесполезны, если их не будут в соответствии со смыслом закона применять на практике. Шарль-Луи де Монтескье великолепно отметил: «Когда я собираюсь ехать в какую-либо страну, я не смотрю, какие там законы; я смотрю на то, как они там реализуются». Но я пишу этот текст, зная, что и в этой системе произойдут изменения. Мы захотим и станем жить по закону. Этот закон будет разумным и справедливым. А в споре между Шараповым и Жегловым, который до сих пор продолжается, не будет возникать вопроса: «Чья позиция более правильна?»
_____________________
1. Резник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств // Юридическая литература. 1977.
2. Стифен Дж. Очерк доказательственного права (перевод с 8-го англ. изд., с вступ. статьями П.И. Люблинского). СПб., 1910.
