– С 20 июня в университете проводится приемная кампания. Есть ли в этом году у нее какая-то особенность и можно ли уже подвести первые итоги?
– Кампания идет достаточно активно и продлится до 26 июля. Если в прошлом году окончательный результат – 2263 заявления, то на сегодня – уже 3584 (данные на 15 июля. – Прим. авт.). Конкурс традиционно высок: на бакалавриат и магистратуру – соответственно 7 и 6 человек на место, а по правовому обеспечению национальной безопасности и судебной экспертизе – специалитеты – 12 человек на место. Это при том, что наши выпускники-бакалавры начали сдавать документы в магистратуру только после получения дипломов 11–13 июля. То есть цифры еще вырастут.
Такие показатели нас радуют, так как 2017 г. – самый тяжелый в смысле демографии. Из-за снижения рождаемости в этом году всего примерно 615 тысяч выпускников школ, тогда как год назад, для сравнения, их было 640 тысяч.
– Это понятно – после дефолта 1998 г. рождаемость заметно упала.
– Совершенно верно. Демографическая яма объясняется разными проблемами 90-х гг. Но нас радует, что даже с учетом этого фактора университет пользуется популярностью. Часто говорят о перепроизводстве юристов и экономистов, но мы с удовлетворением констатируем, что интерес к юридической профессии не угасает, а Университет имени О.Е. Кутафина многие абитуриенты рассматривают в качестве площадки для получения юридических знаний.
– Я так понимаю, что вы по средним показателям опережаете даже МГУ. Но что бы ни говорили сегодня, никто не знает, каким будет спрос на юристов через пять-шесть лет.
– Конечно, прогнозировать сложно. У нас циклы регулярно повторяются, а люди строят планы не только на ближайшую перспективу, но и на всю дальнейшую жизнь.
– Кого сегодня больше – бюджетников или «платников», если сравнивать с парой последних лет?
– Примерно 50 на 50. Бюджетников даже чуть больше. Их итоговое число может достичь 60%. Такие же результаты были и в прошлые годы.
– То есть у вас число бюджетных мест не сокращается?
– Нет, количество как бюджетников, так и «платников» у нас стабильно. Тут только надо иметь в виду, что сейчас у абитуриентов есть возможность одновременно подавать документы как на платное отделение, так и на бесплатное. Поэтому мы видим, анализируя документы, что те, у кого высокие баллы (больше 90), претендуют именно на бюджетные места, которых по очной форме обучения по плану набора у нас 595, если считать с филиалами. Поэтому у тех абитуриентов, у кого высокие баллы ЕГЭ, шансы поступить высоки.
– А какое направление пользуется максимальным спросом?
– Высокий конкурс на судебную экспертизу, что объясняется малым количеством мест. Весьма большой интерес абитуриенты проявляют к специалитету «Правовое обеспечение национальной безопасности». У нас там 100 бюджетных мест, но желающих намного больше.
– Вам не кажется, что разгадка популярности этих двух направлений кроется как раз в специалитете? Многие до сих пор хотят учиться по старой, испытанной десятилетиями системе.
– Наверное, вы правы. Возможность освоить за пять лет два уровня высшего образования весьма заманчива, ведь болонская система предполагает шесть лет обучения со сдачей вступительных испытаний на каждый уровень подготовки юриста.
Немаловажным является и тот фактор, что эти специалитеты отличаются специализированными программами, рассчитанными под определенное направление будущей юридической деятельности. К тому же программа подготовки юриста в сфере национальной безопасности весьма интересна для молодежи.
Кстати, с 1 сентября вступает в действие образовательный стандарт специалитета по судебной и прокурорской деятельности. Университет сейчас лицензирует его и в следующем учебном году приступит к реализации этого специалитета.
– Я недавно читал, что Министерство образования и науки РФ предлагает полностью отказаться от классической одноуровневой системы. И даже хочет, чтобы выпускники обменивали дипломы специалистов на дипломы магистров.
– Я думаю, что такие предложения не имеют под собой никаких юридических оснований. Специалитет приравнен к уровню магистратуры (второй уровень), и здесь не возникает никаких вопросов. Тем более нет смысла обменивать дипломы.
Что касается высшего юридического образования, то практика убедительно показывает, что подготовка юриста возможна в рамках монопрограммы без деления на уровни (бакалавриат, магистратура). Так, судейскую должность согласно закону может занять только соискатель, имеющий юридическое образование по направлениям бакалавра и магистра. Тем самым подчеркивается, что подготовку юриста нельзя разделить на уровни. В свое время Олег Емельянович Кутафин и Виктор Антонович Садовничий отстаивали эту точку зрения, но возобладала другая позиция.
– Наверное, хотели как лучше, ориентировались на заграницу.
– А получилось – как всегда. Надо все-таки учитывать специфику нашей страны.
– Каким вы видите образ идеального абитуриента и насколько он соответствует реальности?
– У абитуриента, поступающего в юридический вуз, должны быть три составляющие.
Первая – человек обязан быть хорошо подготовленным и очень разносторонним. Ориентироваться в обществознании, истории, знать иностранные языки и хорошо владеть русским, причем не только уметь грамотно изложить свои мысли, но и владеть навыками публичных выступлений. Ведь юристу приходится работать в самых разных сферах.
Вторая составляющая – это определенный уровень воспитания. Я вспоминаю слова Вениамина Федоровича Яковлева, который как-то сказал, что «самый опасный юрист – это тот юрист, который очень хорошо подготовлен, но при этом негодяй». Он столько вреда может причинить окружающим!
А третья составляющая – это мотивация. Человек должен понимать, чем он будет заниматься, зачем ему это нужно. Мы проводим огромную работу в школах, организуем не только олимпиады, но и просветительские мероприятия, чтобы подросток мог ориентироваться в элементарных правовых вопросах. И если он «созрел» для работы в этой области, тогда он может прийти к нам и получить соответствующую профессию.
Но, к сожалению, довольно часто приходят совершенно немотивированные люди. Они хорошо подготовлены, их иногда подталкивают родители, или у них какие-то свои идеальные представления о юриспруденции. Они поступают в вуз, но через какой-то период времени понимают, что работа юриста сложная и ответственная, интересная, но часто и рутинная, требует максимального погружения. Порой изначальная ошибка при выработке правовой позиции приводит в тупик в самом конце длительного процесса, и никто уже не в силах ее исправить. Юрист должен уметь просчитывать намного вперед развитие ситуации и последствия совершаемых им действий.
Кстати, у нас отсев во многом связан именно с отсутствием стойкой мотивации у некоторых студентов.
– Этой зимой в интервью «АГ» первый проректор университета Елена Грачева сказала, что после первого курса отсеивается примерно 300 студентов. Это происходит из-за отсутствия мотивации или вы предъявляете завышенные требования к поступившим?
– Некоторые студенты уже на первом курсе понимают, что не туда попали. Но есть и такие, кто «не тянет», так как имеются пробелы в школьном образовании. Им не помогают даже высокие баллы по ЕГЭ, они не вписываются в систему вуза. А если человек не успевает, у него и мотивация падает. Отсев, поверьте, никак не связан со сложностями учебного процесса. Он у нас организован действительно хорошо. Текущий контроль достаточно жесткий, у нас не работает принцип «От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год». Мы, конечно, помогаем адаптироваться, особенно первокурсникам, но при большом количестве задолженностей, когда студент не в состоянии их ликвидировать, приходится решительно расставаться с ними.
– А кто при поступлении имеет преимущество – вчерашние выпускники школ или люди со стажем работы, с жизненным опытом?
– Это интересный вопрос. Конечно, люди со стажем привлекательнее для юридической профессии, так как они знают жизнь, то есть общественные отношения, которые и регулирует право. Пришедшие прямо из школы в этом проигрывают.
Зато они выигрывают благодаря тем знаниям, которые получили в последние годы. Это свежие знания, благодаря которым открывается масса дополнительных возможностей. Они лучше владеют иностранными языками, без которых сейчас юриста сложно представить. В эпоху массовых коммуникаций и в научном мире, и на практике нужны инструменты, которые появились совсем недавно. Благодаря своей активности пришедшие прямо со школьной скамьи, если у них достаточно мотивации, даже получают преимущество. Ну а опыт, как говорится, дело наживное.
Мы стараемся помочь им, максимально адаптируем в новую среду, в те ситуации, в которых им придется работать. Мы умышленно не создаем тепличных условий, не заставляем их проводить все время в аудитории. Напротив, погружая их в практику, мы повышаем и их мотивацию, так как студент понимает, зачем ему нужны полученные знания и как он их должен применять.
– Есть ли у кого-то преференции при поступлении в Университет имени О.Е. Кутафина?
– В условиях ЕГЭ преимущество имеют только медалисты и победители олимпиад, которые в том числе проводит и наш вуз. Такие правила установлены законом.
– Ваш вуз никаких дополнительных условий не выдвигает и специальный экзамен не проводит?
– Нет. У нас в прошлом году был дополнительный экзамен по обществознанию, но в этом году мы попытались обойтись без него, увидев, что его оценки не расходятся с оценками по ЕГЭ.
– Во многих вузах строгость требований нивелируется определенной суммой, которую устанавливает преподаватель. Что бывает, если такого преподавателя ловят за руку? Были ли у вас в последние годы подобные прецеденты?
– На протяжении уже достаточно длительного времени мы не сталкиваемся с такими попытками. У нас экзаменационный процесс прозрачный, есть система контроля. Бывает порой, что студенты, попавшие в трудную ситуацию, пытаются подделать документы или подписи. Мы немедленно отчисляем за это, считая, что человек, который собирается стать юристом, ни в коем случае не может совершать подобные проступки. Он должен уважать закон.
Если человек переступает черту, ему не место в нашем вузе. Мы обычно не возбуждаем по такому поводу уголовных дел, но принимаем жесткие меры своими силами.
– А вас не достают «уважаемые люди» просьбами сделать поблажку тому или другому студенту?
– Даже если кто-то попросит, то повлиять на ситуацию совершенно нереально. У нас 650 преподавателей, это самостоятельные люди, которых даже ректор не может заставить пойти против своей совести. Студент сдает экзамен своему преподавателю. Если по той или иной причине преподаватель не может принять экзамен, это делает заведующий кафедрой. Я не могу изменить этот порядок и повлиять на оценку. Я влияю на организацию учебного процесса, на состояние аудиторий и качество учебных планов. А экзамены принимаю разве что в аспирантуре в рамках своей ¼ ставки преподавателя.
– Несмотря на большую загруженность в качестве ректора, вы наверняка следите за последними событиями в юридическом сообществе. Можете прокомментировать предложение главы ВС РФ Вячеслава Лебедева заменить в ГПК и АПК термин «подведомственность» на «подсудность», чтобы, как он сказал, четче разграничить компетенции судов?
– Я думаю, что это разумная мысль, которая прежде уже высказывалась в научной литературе. По сути, мы сейчас используем термин «подведомственность» для распределения дел между различными юрисдикционными органами, среди которых наряду с судом выделяют административные, третейские и иные органы, разрешающие споры.
Все суды общей юрисдикции и специализированные арбитражные суды сейчас замыкаются на Верховный Суд РФ. Внутри судебной системы дела распределяются в соответствии с правилами подсудности, в настоящее время – предметной и территориальной. Поэтому и распределение дел между судами общей юрисдикции и арбитражными судами должно осуществляться по правилам подсудности, а не подведомственности.
Это не только терминологическое уточнение. Дело в том, что обращение в суд по неподведомственности влечет прекращение производства по делу. Тем самым лицу, обратившемуся в суд, после прекращения производства по делу надо вторично обращаться в надлежащий суд. Представляется, что находящееся в производстве суда дело, возбужденное с нарушением правил подсудности, может быть передано в надлежащий суд без прекращения производства по данному делу. Подобная мера призвана максимально обеспечить доступ лица к суду, исключить дополнительные процессуальные препятствия на пути к осуществлению правосудия.
– Кстати, Вячеслав Лебедев не раз призывал упростить именно доступ к правосудию.
– Совершенно верно. Это ключевой принцип отправления правосудия. Ведь если этот доступ затруднен, то уже не приходится говорить ни об эффективно осуществляемом правосудии, ни о качественном функционировании судебной системы.
– Вы поддерживаете позицию Минюста России, который сообщил Европейскому Суду по правам человека, что участие прокурора в гражданском судопроизводстве не препятствует реализации заявителями в полном объеме своих процессуальных прав и не может рассматриваться как нарушение Европейской конвенции?
– Я тоже полагаю, что здесь нет нарушения Конвенции в силу специфики нашей прокуратуры. В системе органов власти она – особенный институт, который надзирает за соблюдением законодательства. В отличие от других стран, где прокуратура выполняет функции либо следственного органа, либо министерства юстиции. Полагаю, что европейские юристы ориентируются на то, как функционируют собственные прокуратуры, и не учитывают особенность российской прокуратуры.
Наша прокуратура участвует в судебном процессе ради защиты прав и интересов граждан. Прокурор может в предусмотренных законом случаях предъявлять исковые требования в защиту определенных граждан либо неопределенной группы лиц или давать заключения по делу, защищая гражданские, трудовые, семейные, конституционные и иные права конкретного человека. Поэтому воспринимать нашу прокуратуру как государственный орган, исключительно поддерживающий обвинение в суде, нельзя ни в коем случае.
– Верховный Суд РФ указал, что право проигравшей стороны требовать частичного возмещения судебных издержек при частичном же удовлетворении требований закреплено в ч. 1 ст. 98 ГПК РФ. Вы согласны, что при применении такой нормы стороны могут вообще ничего не получить друг от друга?
– Думаю, что это разумно. Если мои требования удовлетворены частично, то я получаю примерно такую же часть понесенных расходов. Полагаю, Верховный Суд сейчас просто уточнил этот механизм, введя материальную ответственность истца за требования, которые заведомо не подлежали удовлетворению или даже являлись злоупотреблением правом. Логика в этом есть, так как ответчик вынужден нести расходы на обоснованное возражение против необоснованных требований.
– Механизм банкротства физических лиц работает с 2015 г., но все говорят, что процедура банкротства слишком затратная. Минфин России согласовал законопроект, вводящий упрощенную процедуру банкротства физических лиц. Как вы относитесь к идее разрешить будущему банкроту участвовать в судах самостоятельно, без помощи арбитражного управляющего, услуги которого весьма недешевы?
– Это новый для России институт, который еще явно не устоялся в нашей повседневной жизни. Банкротство – это цивилизованный выход из сложной ситуации, в которую может попасть гражданин. Раньше его бы бросили в долговую яму, а сейчас ему предлагают подвести черту под своими долгами и начать новую жизнь. У нас такой культуры еще нет. И потом, как и любая другая сложная процедура, эта требует значительного времени и средств для «отладки».
Что касается обязательного участия арбитражного управляющего, то оно связано с расходами, которые дополнительно затрудняют процедуру, а также с компетенцией самого управляющего. Он должен помогать гражданину, не владеющему юридическими знаниями. Однако иногда арбитражный управляющий не помогает вовсе, хотя и получает за это деньги.
Я думаю, что законодательство должно меняться с учетом реалий, а суд должен получить больше полномочий, дабы гражданину было проще совершить те или иные процессуальные действия, защищая свои права как с помощью представителя, так и самостоятельно. Состязательность в таком деле является условной. Человек всегда слабее, особенно если это простой гражданин, набравший кредитов, а не владелец крупного бизнеса. Поэтому и активность суда в таком процессе должна быть максимально высокой.
– Хочу задать еще один вопрос, связанный не с гражданским процессом, а с научно-техническим прогрессом. Компьютеры, видеокамеры, базы данных и прочие новшества «заточены» на то, чтобы бить человека рублем. При этом практически не предусматриваются процессуальные возможности защитить свои права. Не пора ли процессуалистам вмешаться и разработать соответствующие процедуры?
– На самом деле инструменты, которые широко внедряются в нашу жизнь, начиная от электронного правосудия и заканчивая обычной дорожной камерой, не могут пока опереться на серьезные теоретические юридические разработки, призванные обеспечить процессуальные гарантии защиты прав граждан и организаций. Нужна правовая система, которая исключила бы ущемление процессуальных прав субъекта спора. Если нет документального подтверждения об извещении лица о времени и месте рассмотрения спора, если нет документов, подтверждающих, что претензии предъявлены надлежащему субъекту, если допущены ошибки или сбои в электронном правосудии, процесс нельзя признать легитимным.
Технические новшества должны внедряться, поскольку они облегчают нашу жизнь. Но делать это следует крайне осторожно, с использованием теоретических разработок, которые исключали бы нарушение прав граждан и организаций.
