Как ранее писала «АГ», 10 июня Президиум Верховного Суда РФ утвердил Обзор судебной практики № 1 за 2020 г. В Обзор вошли 60 правовых позиций судебных коллегий ВС по различным делам, а также четыре разъяснения по вопросам, возникающим в судебной практике. Судебная коллегия по экономическим спорам представила 27 правовых позиций, а также разъяснения по четырем вопросам судебной практики.
Банкротные дела
В п. 21 Обзора отмечено, что с момента принятия судом требования кредитора к рассмотрению он вправе возражать против требований других кредиторов должника (в том числе обжаловать судебный акт, на котором основано заявленное ими требование в деле о банкротстве) (Определение № 307-ЭС19-6204).
«Несмотря на то что соответствующая позиция была сформулирована еще в п. 30 Постановления Пленума ВАС РФ от 23 июля 2009 г. № 60, и неоднократно подтверждалась как Судебной коллегией по гражданским делам ВС РФ (Определение от 21 августа 2018 г. № 5-КГ18-122), так и Судебной коллегией по экономическим спорам ВС РФ (Определение № 307-ЭС19-2994 от 1 августа 2019 г., о котором писала «АГ»), нижестоящие суды, к сожалению, продолжают игнорировать эти правовые позиции и разрешать такие споры по-другому», – посетовал старший партнер, руководитель группы практик «Разрешение споров» юридической фирмы INTELLECT Роман Речкин.
Несколько адвокатов особо выделили п. 22 Обзора, согласно которому долг наследодателя, возникший в результате привлечения его к субсидиарной ответственности по основаниям, предусмотренным законодательством о несостоятельности (банкротстве), входит в наследственную массу (Определение № 303-ЭС19-15056).
Управляющий партнер компании TAXMANAGER, адвокат Василий Ваюкин отметил, что благодаря этому разъяснению «лишились сна» не только руководители, учредители и контролирующие лица (в том числе и бывшие) юридических лиц, но и их наследники. «Согласно подп. 8 п. 1 ст. 24.5 КоАП РФ относит смерть физического лица, привлекаемого к ответственности, к обстоятельствам, исключающим производство по делу об административном правонарушении, а исходя из п. 4 ч. 1 ст. 24 УПК РФ, смерть подозреваемого/обвиняемого является основанием для отказа в возбуждении уголовного дела или прекращения уголовного дела. Но что касается вопросов субсидиарной ответственности и возмещения причиненного вреда имущественным правам кредиторов, то смерть бывшего руководителя – наследодателя не является основанием для прекращения производства по делу. ВС РФ указывает на отсутствие оснований применять критерий неразрывной связи с личностью бывшего руководителя – наследодателя», – пояснил эксперт.
Адвокат подчеркнул, что в рассматриваемом случае не имеет значения момент предъявления и рассмотрения иска о привлечении контролирующего должника лица к субсидиарной ответственности: до либо после его смерти. «Фактически это свидетельствует о том, что субсидиарная ответственность становится более тяжелым видом ответственности, чем уголовная, так как последствия в виде возмещения вреда могут быть возложены на наследников. Это может привести к тому, что будут “изобретаться” другие способы передачи наследства, а все наследственное имущество будет подвергаться аресту до завершения дела о банкротстве и разрешения вопросов вероятной субсидиарной ответственности», – предположил Василий Ваюкин.
По мнению адвоката АБ «ЮГ» Сергея Радченко, в рассматриваемом случае обсуждается очень трудный вопрос, который противоречиво решался в доктрине и судебной практике: можно ли в случае смерти лица, на которого возложена субсидиарная ответственность по долгам юрлица, предъявлять претензии его наследникам? «Иными словами, входит ли обязанность по оплате долгов юрлица (или, как вариант, обязанность нести ответственность за причиненные ему убытки) в наследственную массу? На эти вопросы возможны два ответа. Во-первых, наследники не отвечают по этим долгам наследодателя, так как они неразрывно связаны с его личностью, назначение данного лица в орган управления компании имело причиной его особые личные и деловые качества. Во-вторых, наследники отвечают по этим долгам, так как они не связаны неразрывно с личностью наследодателя. Верховный Суд дал второй вариант ответа, дополнительно мотивировав его тем, что оставить у наследодателя незаконно полученные доходы было бы несправедливо. Это решение, на мой взгляд, верно. Прямая ссылка ВС РФ на соображения справедливости заслуживает поддержки», – полагает он.
Роман Речкин также отметил наличие бурных дискуссий среди юристов по поводу рассмотренного ВС вопроса. «Часть коллег считала, что такой долг неразрывно связан с личностью наследодателя (в том числе потому, что только наследодателю известны обстоятельства деятельности должника, которые послужили основанием для привлечения контролирующего лица к ответственности, и только он мог эффективно возражать против этого). Судебная коллегия обоснованно, на мой взгляд, не согласилась с этой позицией, указав, что субсидиарная ответственность – это в любом случае денежное требование, представляющее собой разновидность гражданско-правовой ответственности. Поэтому исключать такой долг из наследственной массы ни юридических, ни логических оснований нет», – резюмировал эксперт.
Партнер и руководитель практики «Арбитражное, налоговое и банкротное право» КА г. Москвы № 5, адвокат Вячеслав Голенев подчеркнул, что, действительно, несмотря на многочисленные возражения экспертов, долг наследодателя из субсидиарной ответственности, перешедший наследнику, подлежит удовлетворению за счет такой наследственной массы.
«Сам факт перехода долгов в наследственную массу как обязательства вопросов не вызывает. Однако нельзя согласиться, что сроки исковой давности в таком случае однозначно шли по специальным правилам Закона о банкротстве (они текут с момента, когда управляющий или кредитор узнал либо должен был узнать о нарушении своих прав, но не ранее первой процедуры банкротства). Интуитивно предполагаю, что такой подход к таким случаям вряд ли справедлив. В связи с чем считаю необходимой разработку поправки в Постановление Пленума ВС по субсидиарной ответственности от 21 декабря 2017 г. № 53, где будут точнее прописаны вопросы течения срока исковой давности по отношению к наследникам контролирующего лица. Считаю, что они не должны терять возможность возражать против иска по мотиву исковой давности спустя три года после передачи им наследства», – убежден адвокат.
В п. 23 Обзора отмечено, что лицо, умышленными действиями которого создана невозможность получения кредиторами полного удовлетворения за счет имущества контролирующего должника лица, виновного в его банкротстве, отвечает солидарно с указанным контролирующим лицом за причиненные кредиторам убытки в пределах стоимости полученного имущества (Определение № 305-ЭС19-13326).
Сергей Радченко отметил, что в рассматриваемом деле обсуждался следующий вопрос: можно ли в банкротном деле предъявить деликтный иск к лицам, участвовавшим в выводе имущества из должника, вместо традиционного иска об оспаривании сделок? «На первый взгляд, это сделать нельзя – данные лица не уничтожали и не повреждали имущество кредиторов, для договорных убытков также места нет, поскольку данные лица в договорных отношениях с кредиторами не состоят. Тем не менее Верховный Суд продолжил ранее намеченную практику и признал, что в этом случае кредитор может предъявить деликтный иск к лицам, выведшим имущество должника на своих родственников в целях не допустить обращение на него взыскания. Причем такой иск возможен даже в случае, если сделки по выводу имущества не признаны судом недействительными», – подчеркнул он.
Вячеслав Голенев позитивно оценил уточнение стандарта доказывания по ответственности контролирующих лиц в вышеуказанном деле. «ВС РФ подробно рассмотрел ситуацию, когда третье лицо помогло “укрыть” активы контролирующего лица от взыскания. В такой ситуации ВС фактически разрешил прямое обращение взыскания на такое имущество. Это справедливо и отвечает требованию необходимости защиты прав кредиторов. Вместе с тем абсолютно справедливым является указание ВС РФ на то, что вменение субсидиарной ответственности возможно только за период совершения контролирующим лицом деяний по доведению контролируемого лица до банкротства. Ответственность наступает за факт совершения конкретных действий/бездействия (совершения сделки, банковской операции) в определенный период, не за период наступления последствий (признаки таких последствий и “сидят” в презумпциях привлечения к “субсидиарке”) от таких деяний», – пояснил адвокат.
Наиболее интересные споры из обязательственных отношений
Как следует из п. 28 Обзора, заявление ответчика о снижении неустойки на основании ст. 333 ГК РФ сохраняет свое правовое значение в том числе при новом рассмотрении дела в результате отмены ранее вынесенных судебных актов (Определение № 305-ЭС19-14865). В п. 29 документа отмечено, что возражения ответчика о наличии оснований для взыскания неустойки и обоснованности ее размера не могут быть признаны заявлением о снижении неустойки на основании положений вышеуказанной статьи (Определение № 307-ЭС19-14101).
Комментируя эти два разъяснения, Вячеслав Голенев пояснил, что заявление о снижении неустойки должно именоваться и формулироваться отдельным документом – заявлением о снижении неустойки с указанием на то, по какой статье его нужно рассматривать (ст. 404 и (или) 333 ГК РФ). «Сам по себе контррасчет – это “математическое”, а не “правовое” возражение, на что и указал ВС РФ. Если заявление сделано и оно отражено в материалах, то нет никаких оснований для отказа в оценке этого заявления по существу и при новом рассмотрении дела в случае отмены первоначальных судебных актов в кассации с возвратом на новое рассмотрение», – полагает эксперт.
Исходя из п. 30 Обзора, лицо обязано возместить убытки своему контрагенту ввиду недобросовестного ведения переговоров в ряде случаев. В частности, если оно своевременно не сообщило контрагенту об обстоятельствах, препятствующих заключению договора, в том числе о своем окончательном намерении заключить договор с другим контрагентом, создавая или поддерживая при этом у первоначального контрагента ложные представления о своей готовности в будущем заключить договор (Определение № 305-ЭС19-19395)
«Действительно, это одно из прорывных разъяснений по сложному правовому вопросу. Позиции из определения ВС РФ уже рассматривались экспертами. Для себя отмечу, что ВС указал на необходимость снижения стандарта доказывания причинно-следственной связи действий по причинению убытков, причин убытков и их итогового возникновения – в очевидных ситуациях она должна предполагаться, а бремя доказывания обратного переносится на оппонента», – убежден Вячеслав Голенев.
Согласно п. 31 Обзора экспедитор несет ответственность за утрату груза привлеченным им к исполнению третьим лицом, в частности в ситуации отсутствия необходимого в силу договора мотивированного отказа от исполнения поручения клиента и принятия, как предусмотрено договором, поручения к исполнению с сообщением клиенту информации о перевозящем груз водителе и т/с (Определение № 307-ЭС19-14275).
По мнению Вячеслава Голенева, в рассматриваемом деле Верховный Суд «закрыл» возможность для признания незаключенным договора транспортной экспедиции или перевозки в случае наличия косвенных доказательств одобрения экспедитором заказа либо отсутствия возражений против заявки, а также совершения действий, которые могли бы свидетельствовать о том, что экспедитор принял такую перевозку (например, сообщение о предоставленных водителях или факте утраты груза). «Позиция не совсем корректная – если в транспортной накладной подписантом выступают водители, не предъявившие доверенностей экспедитора/перевозчика, то они берут на себя ответственность за перевозку груза; если водители представляют доверенности клиента, то за перевозку отвечает сам клиент. Этот подход соответствует прямым указаниям Закона о транспортно-экспедиционной деятельности и правительственным правилам транспортной экспедиции. Далеко не факт, что в спорных случаях суды не станут огульно “винить” в утрате груза одного лишь экспедитора. Если раньше непринятие груза экспедитором исследовалось достаточно внимательно, особенно на уровне арбитражных судов округов, то теперь шанс на такое исследование существенно снижается», – предостерег адвокат.
Налоговые споры
В п. 34 Обзора отмечено, что решение налогового органа, принятое в результате налоговой проверки, может быть признано незаконным, если доначисление налогов произведено вопреки разъяснениям ФНС России, опубликованным для всеобщего сведения, направленным в адрес территориальных налоговых органов для использования в работе и способным сформировать соответствующие ожидания оценки правильности своего поведения у налогоплательщиков (Определение № 305-ЭС19-14421).
Партнер юридической фирмы Five Stones Consulting Екатерина Болдинова отметила, что ранее при определении статуса разъяснений/писем ФНС России Конституционный Суд в своем Постановлении от 15 марта 2015 г. № 6-П отметил, что у Федеральной налоговой службы есть право принимать акты информационно-разъяснительного характера для обеспечения единообразного применения налогового законодательства налоговыми органами на всей территории РФ.
«Тогда КС РФ фактически ввел в российское право новый термин – “акт, содержащий разъяснения тех или иных законоположений и обладающий нормативными свойствами”. Фактически это нечто среднее между нормативным правовым актом, который создает новую норму права, и ненормативным правовым актом, который на основе уже существующих норм права создает требование/предписание для конкретного лица. При этом, как указывал Конституционный Суд, если разъяснения, содержащиеся в акте ФНС России, “не выходят за рамки адекватного толкования (интерпретации) положений налогового законодательства и не влекут изменение правового регулирования соответствующих налоговых отношений”, то в судебной проверке такого акта может быть отказано», – пояснила эксперт.
Екатерина Болдинова добавила, что за судебной практикой закреплялась функция уточнить, что именно понимать под «адекватным истолкованием (интерпретацией) положений налогового законодательства» и в каких случаях можно говорить, что разъяснения, содержащиеся в письме ФНС России, «повлекли изменение правового регулирования соответствующих налоговых отношений». «И вот такая судебная практика появилась. Если разъяснения ФНС опубликованы для всеобщего сведения, направлены в адрес нижестоящих налоговых органов для использования в работе и способны сформировать у налогоплательщика определенные ожидания оценки его поведения, – очевидно, что такие разъяснения являются тем самым “актом, содержащим разъяснения тех или иных законоположений и обладающим нормативными свойствами”. А это значит, что нижестоящие налоговые органы должны стремиться к тому, чтобы следовать полученным рекомендациям. Так что доначисления, основания которых идут вразрез с позицией вышестоящего налогового органа, изложенной в таком разъяснении, могут быть признаны незаконными. На мой взгляд, это, пожалуй, самая интересная и важная для налогоплательщиков позиция в Обзоре», – подчеркнула адвокат.
По словам Василия Ваюкина, выводы Верховного Суда свидетельствуют о том, что налоговые органы должны отвечать и руководствоваться своими же разъяснениями, а не использовать принцип применения/неприменения разъяснений ФНС России по «внутреннему субъективному усмотрению» тогда, когда это удобно.
«Однако здесь стоит четко различать официальные разъяснения (опубликованные для всеобщего сведения и направленные для использования в работе территориальным органам) и письма, которые имеют информационно-разъяснительный характер, предоставленные по запросам конкретных налогоплательщиков и опубликованные в неофициальном порядке. Вторая категория писем относится к частному мнению по индивидуальному вопросу налогоплательщика, и в этом случае следует руководствоваться нормами законодательства о налогах и сборах даже в понимании, отличающемся от трактовки, изложенной в письме. Подобный подход позволяет избежать случаев подстраивания бизнес-моделей под отдельные частные разъяснения ФНС и Минфина с целью снижения налогового бремени», – отметил эксперт.
Согласно п. 35 документа налоговая ставка 5 процентов, предусмотренная в международных договорах об устранении двойного налогообложения для доходов в виде дивидендов, применима в том числе к доходам, которые в договорах названы процентами по долговым обязательствам, но в силу положений НК РФ признаются доходами иностранного инвестора – его дивидендами, полученными от российской организации (Определение № 307-ЭС19-8719).
Екатерина Болдинова отметила, что позиция по делу ООО «Логистический парк “Янино”» против ИФНС по Всеволожскому району Ленинградской области по вопросу о квалификации займа в качестве контролируемой задолженности и возникающих в связи с этим налоговых последствиях оказалась в этом Обзоре вполне ожидаемо, хотя высказанная Судом позиция и не отличается новизной. «Скорее, это очередное напоминание налогоплательщикам о том, что при наличии контролируемой задолженности проценты подлежат переквалификации в дивиденды с соответствующими налоговыми последствиями», – полагает эксперт.
Вячеслав Голенев назвал рассматриваемый случай показательным делом о международном налогообложении. «ВС уже неоднократно указывал на необходимость применения “сквозного подхода”, если ФНС выявила, что иностранный учредитель российской организации не является конечным получателем дохода, но при этом имеются данные об ином лице, которое имеет фактическое право на доход. В этом случае конечным бенефициаром являлась финская компания, что позволяло применить к полученному через посредника в Нидерландах доходу льготную ставку налогообложения, так как ФНС не опровергла факт иностранного инвестирования в российскую экономику», – отметил адвокат.
В п. 37 документа разъяснено, что ИП, не производящие выплаты и иные вознаграждения физическим лицам, применяющие как ЕНВД, так и общую систему налогообложения по различным видам своей предпринимательской деятельности, имеют право на исчисление страховых взносов со своего дохода по той части деятельности, по которой применяется общая система налогообложения (Определение № 308-ЭС19-13936).
Вячеслав Голенев полагает, что, действительно, неверен по экономическому существу отказ в применении вычетов на рекламные материалы, если эти недорогие материалы фактически используются для стимулирования продаж основного товара и тем самым прямо влияют на получение доходов организации от продажи рекламируемого товара. «Этот смысл заложен в примененном ВС РФ по делу подп. 25 п. 3 ст. 149 НК», – пояснил он.
Высшее юридическое образование у представителей в делах о банкротстве
Из четырех разъяснений Верховного Суда по вопросам, возникающим в судебной практике, адвокатов заинтересовало последнее разъяснение Суда по четвертому вопросу: применяются ли требования ч. 3 ст. 59 АПК РФ о наличии высшего юридического образования или ученой степени по юридической специальности к лицам, выступающим представителями в деле о банкротстве?
Василий Ваюкин отметил, что ВС указал на нераспространение требования об обязательном высшем юридическом образовании или ученой степени по юридической специальности на лиц, выступающих представителями по делу о банкротстве. Мотивировано это было тем, что ст. 36 Закона о банкротстве является специальной по отношению к ст. 59 АПК РФ. «Но есть и представители других отраслей права (например, патентные поверенные в спорах об интеллектуальных правах, аудиторы, представители с высшим экономическим образованием по экономическим спорам), которые также не имеют высшего юридического образования, но готовы защищать интересы своих доверителей в судах, – подчеркнул эксперт. – Это говорит о том, что появилась еще одна категория дел, для представительства по которой в судах высшее юридическое образование не обязательно. И, вероятно, в будущем будут появляться и другие, механизм обхода нормы ВС РФ четко описал».
Адвокат добавил, что, с другой стороны, стоит обратить внимание на специальную норму Закона о банкротстве, которая устанавливает, что участвовать в деле о банкротстве и арбитражном процессе могут любые дееспособные граждане, имеющие надлежащим образом оформленные полномочия на ведение дела о банкротстве. «Но споры о банкротстве – это достаточно серьезная и сложная категория споров. И где, как не в таких спорах, должны участвовать профессиональные профильные специалисты? Вводя необходимость наличия высшего юридического образования, законодатель стремился повысить уровень качества оказания юридической помощи. Полагаю, что после такого вывода ВС РФ стоит рассмотреть вопрос о внесении изменений в ст. 36 Закона о банкротстве по установлению для представителей в делах о банкротстве требования наличия высшего юридического образования или членства в саморегулируемой организации арбитражных управляющих», – полагает Василий Ваюкин.
Роман Речкин назвал резонансным это разъяснение Верховного Суда. «Нужно отметить, что в обзоре практики ВС РФ сам формат “ответов на вопросы”, не связанных с каким-либо делом, необычен. Вводя “профессиональную монополию” на судебное представительство в арбитражных судах, разработчики закона просто “забыли” про ст. 36 Закона о банкротстве, которая требования о наличии у представителя в деле о банкротстве высшего юридического образования не устанавливает. Это важно, поскольку дела о несостоятельности (банкротстве) рассматриваются арбитражным судом по правилам, предусмотренным АПК РФ, с особенностями, установленными федеральными законами, регулирующими вопросы несостоятельности (банкротства). То есть ст. 36 Закона о банкротстве – это специальная норма, которая должна иметь приоритет, таким путем и пошел Верховный Суд РФ. Логика ВС РФ в данном случае понятна, но это порождает более общий вопрос о смысле и результатах введения “профессиональной монополии” на судебное представительство в арбитражных судах», – убежден эксперт.
